Развитие уголовного судопроизводства в россии

РАЗВИТИЕ УГОЛОВНОГО СУДОПРОИЗВОДСТВА В РОССИИ

Октябрьские события 1917 г. привели к слому имперского строя, слому всего, что обеспечивало его жизненность. На смену "собственности господ" пришла собственность молодого Советского государства, равенство сословий и полов. Явившийся всем бескомпромиссный отказ новой власти от всего старого, помноженный на стремление в кратчайшие сроки создать повсеместно режим «революционной законности» привел к тому, что уголовное право российской монархии было отвергнуто. Произошло это не

одномоментно. Широко известный Декрет СНК от 24 ноября 1917 г. № 1 «О суде» допускал возможность судов руководствоваться «старыми законами», если они не отменены революцией и «не противоречат революционной совести и правосознанию» [5, с. 112]. Впрочем, год спустя Декрет ВЦИК от 30 ноября 1918 г. «О народном суде РСФСР» полностью исключил дореволюционное как материальное, так и процессуальное законодательство из числа источников советского права.

Новоявленные судьи, как правило из рабочих, были в затруднении. Ранее не известная им трудовая стезя - отправление правосудия - одновременно и возвышала, и тяготила их. Не в последнюю очередь ввиду весьма приблизительного понимания, если не сказать полного незнания существа судейской деятельности. Красноречивый пример работы первых советских судов привел в одноименном рассказе Б.С. Утевский. В типографии образовалась группа, незаконно торгующая государственной складской бумагой. Обмануть заведующего, молодого, честного и старательного, но малообразованного и доверчивого парня, получить от него бумагу было делом весьма простым [4, с. 4].

Как рассуждал бы судья - наш современник? Налицо мошенничество, т.е. хищение имущества путем обмана - сообщения ложных сведений, либо умолчания об обстоятельствах, сообщение о которых являлось обязательным. Квалифицирующий признак данного преступления - совершение мошенничества группой лиц по предварительному сговору. Размер похищенного нам неизвестен. Но длительность преступной деятельности позволяет предположить о наличии как минимум крупного размера хищения, а следовательно, и второго квалифицирующего признака.

Вчерашний рабочий, а ныне судья в деле о хищении государственной бумаги не был, конечно, умудрен в тонкостях уголовно - правовой квалификации преступлений. А обнаруживаемое им большое желание ее познать неизбежно натолкнулось бы на препятствие формального порядка. Сущность его сводилась к отсутствию у уголовного и уголовно - процессуального права конца 1918 г. черт формальной определенности.

Уголовное право того времени, по обоснованному мнению советских и современных исследователей, в значительной степени характеризовалось движением широких народных масс, "творящих революционное право" [1, с. 109].

Молодому парню - заведующему складом - суд присудил наказание в виде двух лет лишения свободы. По причине того что оставались сомнения в его виновности и была принесена жалоба на приговор, судья согласился оставить осужденного на свободе при условии выдачи адвокатом за него письменного поручительства, которое тут же и было оформлено.

Поручительство известно на Руси с ХШ - XIV вв. Но в свете предпринятого нами исследования наиболее интересными представляются XVIII - XIX вв. В системе мер пресечения, предусмотренных Сводом законов Российской империи (1832 и 1857 гг.), числилась и отдача на поруки. Поручительство было личное, но поручитель, в сущности, ничем не отвечал за неисполнение обязательства явки, которое он обеспечивал своим словом. Потому к поручительству судьи прибегали очень редко; общим правилом оставалось личное задержание обвиняемых.

Устав уголовного судопроизводства 1864 г. изменил процедуру применения мер пресечения, значительно сузив применение личного задержания и предоставив широкое развитие другим мерам, предполагающим оставление обвиняемых на свободе. Условием применения и выбора той или иной меры пресечения служила строгость возможного наказания за совершенное преступление или проступок. Фактически единственным основанием применения такой меры пресечения, как поручительство, являлась необходимость предупредить побег обвиняемого, уклонение его от суда, если предполагалась опасность такого уклонения [2, с. 51].

По прошествии нескольких недель с момента судебного заседания о хищении бумаги из типографии адвокат получил извещение - повестку с требованием явиться в суд в качестве обвиняемого. В судебном заседании судья уточнил, защищал ли адвокат заведующего складом и давал ли за него поручительство. Получив положительный ответ, председательствующий пояснил, что осужденный скрылся. Следовательно, теперь за него должен ответить поручитель - адвокат, который принуждался к отбытию двух лет лишения свободы с возможностью обжаловать вынесенный в отношении его приговор. Одно дело, когда, по справедливому замечанию И.А. Исаева, цели и замыслы закона не совпадают с субъективными целями индивида, однако этот последний должен беспрекословно подчиняться его целям. И совсем иное, когда в отсутствие соответствующих законодательных предписаний один участник уголовного процесса - адвокат должен отбывать присужденную его доверителю - осужденному меру наказания - лишение свободы.. Но адвокат - профессионал юридической деятельности, хорошо знакомый с законными способами защиты нарушенных прав. По его разумению, поручительство следовало воспринимать как принятие на себя всяким "состоятельным лицом" обязательств по надлежащему поведению обвиняемого (осужденного) и денежной ответственности поручителя в случае уклонения его от следствия и суда. В Наркомате юстиции, куда адвокат обратился, ему пояснили, что решение судьи свидетельствует о здравом правовом чувстве, т.к. поручитель не может не отвечать за того, за кого он поручился [3, с. 8].

Почему защитник обратился именно в Наркомюст? Что следует понимать под здравым правовым чувством судьи? Общеизвестно, что в царской России местные суды долгое время подчинялись органам юстиции, например Юстиц - коллегии. В советской России, о которой мы повествуем, в данном смысле мало что изменилось. Именно потому адвокат, считая свои права нарушенными, обратился именно в Наркомат юстиции. Что же касается правового чувства, то это сложное социально - психологическое явление, сопровождающее человечество на протяжении всей истории его развития. Согласимся с А.В. Смоленцевым в том, что оно может быть представлено в виде двух компонентов: интуитивного (естественно - правового), в основе которого лежит установка на правовую совесть, и официального (позитивно - правового), имеющего ориентацию на закон. Как указывалось ранее, преемственность в развитии уголовно - правовых и уголовно - процессуальных институтов до - и послереволюционной России отсутствовала [6, с. 183].

Таким образом, установка на правовую совесть - квинтэссенцию правового чувства - и предопределила вынесение судьей вышеуказанного решения. Причем, как указал адвокату комиссар юстиции Петрокома, приговора как такового не существует, т.к. не было никакого уголовного дела. Судью вызовут и разъяснят ему, что он вынес не приговор, а определение, и притом неправильное. В этом случае достаточно было ограничиться сообщением в Наркомюст или, в крайнем случае, оштрафовать поручителя.

Несмотря на имеющиеся в современной судебной практике России случаи деформации принципа независимости судей и подчинения их только закону, берем на себя смелость утверждать, что описанная нами ситуация все - таки ей не свойственна. Сколь противоречивы ни были бы суждения о России как правовом государстве, поступательное движение в этом направлении очевидно. Основным и фундаментальным, системообразующим принципом правового государства и гражданского общества является верховенство права, означающее прежде всего верховенство прав человека.

В соответствии со ст. 2 Конституции Российской Федерации права и свободы человека и гражданина являются высшей ценностью, а их признание, соблюдение и защита - обязанность государства. К числу его обязанностей относится и обеспечение осуществления права человека и гражданина на справедливую, компетентную и действенную судебную защиту. Судебная власть, пусть и с поправкой на соответствующие исторические реалии, выступала и выступает как своеобразное средство обеспечения защиты высшей социальной ценности - жизни человека, его прав и свобод.

В рамках уголовного судопроизводства это предполагает по меньшей мере установление обстоятельств происшествия, в связи с которым было возбуждено уголовное дело, его правильную правовую оценку, выявление конкретного вреда, причиненного обществу и отдельным лицам, и действительной степени вины (или невиновности) лица в совершении инкриминируемого деяния, что возможно лишь на основе проверки и оценки доказательств, отвечающих требованиям относимости, допустимости и достоверности. Только тогда суд может правильно установить, имело ли место деяние, в совершении которого обвиняется подсудимый, доказано ли, что его совершил подсудимый, является ли это деяние преступлением и какой нормой уголовного закона оно предусмотрено (ст. ст. 73, 74, 85 - 88 и 299 УПК РФ); в противном случае ставилась бы под сомнение правосудность решения по делу.

Список использованной литературы:

Актуальные проблемы борьбы с преступностью на современном этапе / Ветрила Е.В., Кассихина В.Е., Сплавская Н.В., Юрова К.И., Пация Д.В. Коллективная монография. - Сочи, 2015.

Ветрила Е.В. Исторические и теоретические предпосылки участия адвоката свидетеля в уголовном процессе России // Вестник СевКавГТИ. 2016. № 3 (26). С. 51 - 53.

Иойрыш А.И., Сигалов В.Е. Миф о правах человека // История государства и права.

№ 11. С. 8.

Исаев И.А. Рождение права из духа трагического // История государства и права. 2011. N 21. С. 4 - 8.

Общая теория государства и права / Отв. ред. М.Н. Марченко. М., 2013. Т. 3.

Сплавская Н.В. К вопросу об актуальности исследования развития науки уголовного права в диссертациях университетов Российской Империи / Всероссийская научно - практическая конференция "Актуальные проблемы современной науки". Северо - Кавказский гуманитарно - технический институт Северо - Кавказский государственный технический университет Филиал ВНИИ МВД России в г. Ставрополе. 2012. С. 183 - 185.

Сплавская Н.В. Совершенствование законодательной техники как перспективное направление преодоления правового нигилизма // Вестник Науки и Творчества. 2016. № 7 (7). С. 291 - 295.

Р.Д. Галиулина, С.Н. Жуенко, 2017

УДК 343.1

Количество показов: 760