Вера versus разум: Л. Шестов о М. Лютере

Вера versus разум: Л. Шестов о М. Лютере

Тема соотношения веры и разума, философии и Откровения традиционно представляется в качестве ключевой не только в рамках средневековой богословской мысли, но вполне актуальной и на протяжении последующих столетий Нового времени вплоть до современности. В этой связи русский мыслитель Лев Шестов может быть представлен как один из ярких адептов этой религиозно-метафизической проблемы в философии XX века. Именно он возрождает известную оппозицию Тертуллиана между философским знанием Афин и религиозной истиной Иерусалима. Согласно Шестову, стратегии разума подменяют подлинное переживание жизни и веры как ее исходной основы. Для него, «вера есть непостижимая творческая сила, величайший, ни с чем несравнимый дар» [1, с. 562]. Она «не укладывается в плоскость разумного понимания» и «не только не может, она не хочет превратиться в знание» [1, с. 556]. В перспективе признания приоритета веры над знанием Шестов обратился к Лютеру. Его знакомство с сочинениями и идеями немецкого реформатора началось с 1910 года, когда философ несколько лет жил в Швейцарии. Как никто из русских мыслителей, он часто упоминал в своих работах Лютера, но лишь после смерти было опубликовано его сочинение «Sola fide», где объемный раздел был посвящен теме «Лютер и церковь». По Шестову, Лютер является сопричастником выдающихся практиков истины и традиции умозрения, к которой он относил Плотина, Тертуллиана, Петра Дамиани, Дунса Скота, Якоба Беме, Спинозу, Блеза Паскаля, Кьеркегора, Достоевского, Ницше. При этом Шестов признает: «На примере Лютера больше всего видно, что смысл и сущность веры в том и состоит, что она обходится без всякой внешней опоры» [2, с. 237]. В этом плане Лютер для него - это яркий пример духовного сопротивления диктату разума и внешним авторитетам.

В работе «Sola fide» в своих размышлениях относительно веры и разума Шестов исходит из признания двух основных направлений развития западной метафизики. Во-первых, он выделяет авторитетную традицию Сократа, учениками и последователями которого были Платон и Аристотель, а в последующей истории европейской философии такие мыслители, как Фома Аквинский, Кант, Гуссерль. С другой стороны, он отмечает, что имеется менее известная позиция Диогена, явившегося своеобразным alter Ego сократической философии, поэтому Платон называл его «безумным Сократом». В этой связи, следуя Шестову, Аристотель как правопреемник Сократа способствовал торжеству здравого смысла и всеобщего блага в понимании мироздания в рамках античной и средневековой мысли. При этом у Фомы Аквинского Стагирит предстает не только как praecursor Christi in naturalibus, но является и praecursor Christi in supernaturalibus. Именно благодаря Философу, как именовали Аристотеля в Средние века, западный богослов утвердил идею гармонии веры и разума, ставшую основой вероучения католицизма. Более того, следуя Шестову, «Аристотель господствовал не только над мыслью, но и над фантазией европейских народов» [2, с. 11]. Таким образом, традиция средневековой схоластики базируется на принципах метафизики ordo moralis и торжестве необходимости в иерархии ens creatum.

В свою очередь, Лев Шестов противопоставляет схоластической концепции примирения веры и разума позицию Тертуллиана, а началом падения господства аристотелизма в средневековой мысли считает время Дунса Скота и Уильяма Оккама, когда собственно и начинается распад схоластики. Основная стратегия их учений заключалась в демонстрации того, что мы не можем рассматривать принципы человеческого разума и морали в качестве оснований Божественной воли и самого бытия. «Догматические утверждения, - пишет Шестов, - не могут быть доказаны - их источник не разум, а вера» [2, с. 103]. В целом, Тертуллиан, Дионисий Ареопагит, средневековые мистики, а затем Дунс Скот и Уильям Оккам - это линия оппозиции по отношению к средневековой схоластике, основанной на авторитете Аристотеля. Эта традиция отрицает возможность примирения разума и веры. Шестов поясняет: «Нужно забыть все, что знал, нужно забыть, что вообще может быть знание, если ты хочешь вступить на путь, который ведет к Богу. Это та docta ignorantia (ученое незнание), которую воспел в свое время Николай Кузанский» [2, с. 105].

Лютер же отстаивает идею непримиримого противоречия между верой и разумом. Поэтому для Шестова была абсолютно неприемлема тенденция к сглаживанию религиозных противоречий, присущая протестантской либеральной теологии конца XIX - начала XX веков (Ритчль, Гарнак), которая по своим основаниям и духу оказалась ближе к традициям католической схоластики, чем к Лютеру. Тогда как для родоначальника Реформации, следуя Шестову, «все силы наши должны быть направлены не на оправдание нашего знания, а на подрыв тех оснований, которыми это знание держится» [2, с. 103]. В таком контексте вера выходит за рамки традиционных нравственных норм и объективных метафизических принципов. «Вера Лютера, и, может быть, всякая настоящая, смелая вера, - утверждает Шестов, - начинается только тогда, когда человек осмелится перешагнуть за роковую черту, полагаемую нам разумом и добром» [2, с. 244-245]. Тем самым, движение по пути веры требует «освободиться и от знаний и от нравственных идеалов» [2, с. 245]. Примечательно, что Шестов даже называет Лютера «безумцем» [2, с. 251].

Собственное движение Лютера к вере прошло суровое испытание опытом отчаяния и отрицания любых примиренческих стратегий разума, но именно в этом предельном переживании личной отверженности проявилась и утвердилась его исключительная вера. При этом всякие попытки разума установить объективные критерии истинности и достоверности такого рода опыта приводят, согласно Шестову, к печальным последствиям: «сами переживания мгновенно превращаются в ничто, словно бы их никогда и не было» [2, с. 259]. В этой связи последующая проблема Лютера, по Шестову, заключалась в том, что его вера из опыта отчаяния превратилась в церковное вероучение. В результате, получилось, что тот, кто верит, имеет шанс спастись, кто не верит, не имеет таких шансов, а готовность верить или не верить, в конечном счете, зависит от самого человека и его свободной воли. По сути, родоначальник Реформации пришел в итоге к тому, что первоначально сам яростно критиковал и отвергал. К тому же достаточно весомую деятельность в плане утверждения нового «вероучения» проделал ближайший сподвижник Лютера Филипп Меланхтон, который в частности вновь возродил в немецком протестантском богословии авторитет Стагирита. В конце концов, Шестов заключает: «От всякой попытки прикоснуться щупальцами разума к вере - вера гибнет. Она может жить лишь в атмосфере безумия. Она не делится своей властью ни с кем. И вопрос ставится именно так - либо разум, либо вера» [2, с. 270]. Таким образом, Лютер добился своего, отняв у папы potestas clavium, но одновременно он преобразился из отступника в пророка, а впоследствии стал родоначальником нового вероучения и новой Церкви.

Список литературы

Шестов Л. Афины и Иерусалим // Шестов Л. Сочинения в 2-х тт. Т. 1, М.: «Наука», 1993.

Шестов Л. Sola fide - только верою. Греческая и средневековая философия. Лютер и Церковь. Париж: YMCA-Press, 1966. UDK 130.31

Количество показов: 725