К вопросу о смысле внутреннего убеждения в отечественном уголовном судопроизводстве

К ВОПРОСУ О СМЫСЛЕ ВНУТРЕННЕГО УБЕЖДЕНИЯ В ОТЕЧЕСТВЕННОМ УГОЛОВНОМ СУДОПРОИЗВОДСТВЕ

Агутин А. В.,

доктор юридических наук, профессор, профессор кафедры уголовно-процессуального права ПФ РГУП, г. Нижний Новгород

Статья посвящена осмыслению понимания смысла внутреннего убеждения сквозь призму культуры российского народа. Проанализированы подходы к пониманию внутреннего убеждения в отечественной юридической науке. Обращено внимание на отсутствие идеологических критериев понимания внутреннего убеждения. Обоснована идея о необходимости формирования внутреннего убеждения на основе духовности российского народа.

Ключевые слова: смысл; внутреннее убеждение; российский народ; фундаментальные ценности; духовность российского народа; государство; культура; российская общность.

Правовая идея внутреннего убеждения в уголовнопроцессуальной сфере является воплощением смыслов западноевропейской культуры. Первопроходцами в этом деле являются французские юристы. Именно они на уровне смысла осуществили разработку теоретической модели внутреннего убеждения. Не будем голословны. В подтверждение сказанного обратимся к результатами исследований, которые прямо или косвенно подтверждают верность высказанного нами положения. Одним из первых на смысловую ипостась внутреннего убеждения было акцентировано внимание В.Ф. Боханом. В частности он указывает на то, смысл внутреннего убеждения во французском уголовном судопроизводстве заключался в том, чтобы «присяжные должны были внимательно углубиться в свое сознание и получить внутреннее убеждение получить из глубины своего внутреннего мира без учета того, на основании каких объективных данных у них сложилось убеждение»[3, с. 40-41].

В развернутом виде смысл внутреннего убеждения во французской его интерпретации представлен Мишелем Фуко. Он указывал на

следующие наиболее общие и существенные признаки внутреннего убеждения:

1) не следует выносить приговор, не придя к полной уверенности: профессиональный судья или присяжный заседатель должны приступить к осуждению, лишь придя к внутреннему убеждению в виновности, а не просто при наличии подозрений; 2) следует принимать во внимание не только определенные признанные законом доказательства, но и любое доказательство, лишь бы оно было убедительным, то есть лишь бы оно могло уверить разум, восприимчивый к суждению; 3) критерием, на основании которого доказательство признается установленным, является убежденность - убежденность некого субъекта, беспристрастного субъекта, мыслящего индивида, способного к познанию [12, с. 29].

Во французской уголовно-процессуальной сфере смысл внутреннего убеждения до конца непонятен. Подобное непонимание смысла внутреннего убеждения позволяет нам вести речь об ограниченности человеческого познания в понимании внутреннего убеждения. В свою очередь ограниченность в понимании внутреннего убеждения дает нам основание сказать о том, что теоретическая модель внутреннего убеждения, представленная во французском уголовном судопроизводстве, имеет метафизический смысл. Вкрапление теоретической модели внутреннего убеждения на уровень метафизического смысла дает нам основание говорить о том, что установить смысл внутреннего убеждения в уголовно-процессуальной сфере возможно по отдельным его свойствам (признакам), образующим в своей совокупности целое (единство). Сочетание всех этих частностей и деталей в одно целое придает ему достоинство, которое ценно для французской культуры, как одного из компонентов духовного и нравственного наследия западноевропейского наследия.

В подтверждение сказанного сосредоточим еще раз свое внимание на фразе «присяжные должны были внимательно углубиться в свое сознание и получить внутреннее убеждение, получить из глубины своего внутреннего мира, без учета того, на основании каких объективных данных у них сложилось убеждение». Закономерно возникают следующие вопросы. Почему присяжные должны были углубиться сугубо в сознание и оставить в стороне иные механизмы мышления. Например, творческое мышление, чувственное познание, жизненный и религиозный опыт самих присяжных? Какова глубина внутреннего мира присяжных? Могут ли быть присяжные без внутреннего мира, и как поступать в данной ситуации? Каковы истоки глубины внутреннего мира и мышления присяжных? Здесь же следует сказать и том, что перечень, возникающих вопросов в этой части больше, чем может быть получено на них ответов. Сам же возможный список вопросов к пониманию внутреннего убеждения к французской уголовно-процессуальной мысли мы оставляем открытым, поскольку вряд ли можем получить от них каких-либо ясных ответов.

Невозможность получения ясных ответов по поводу смысла внутреннего убеждения в правовой культуре Франции мы объясняем нижеследующим. Французская правовая мысль является достоянием западноевропейского мышления. Оно в исследуемое время идеологически было ограниченно в средствах понимания правовых явлений. «Идеология западнизма, - пишет А.А. Зиновьев, - зародилась и формировалась как стремление создать научное понимание всего того, что входило в круг интеллектуальных интересов людей, в противовес религиозному учению обо всем этом, то есть о космосе, природе, обществе, человеке, мышлении, познании. Наука осталась источником идеологии и в наше время. И останется до тех пор, пока наука не исчерпает себя» [6, с. 276].

Идеологическая ограниченность в западноевропейском мышлении понимания внутреннего убеждения в уголовно-процессуальной сфере дает нам основание высказать мысль следующего содержания: идея внутреннего убеждения в уголовном судопроизводстве Франции появилась в качестве политического идеала в определенный исторический момент [9, с. 91-92]. При истечении определенного времени, как все историческое, оно должны было стать достоянием французской эпохи того времени. Мы не одиноки в своих выводах. В целом на ненужность и вредность проведения политических идеалов указывал известный российский правовед Н.Н. Алексеев. «Научная или, вернее, наукообразная форма, - пишет он, - в которую нередко облекались политические идеалы, является мечтой несбыточной и ложной» [2, с. 43].

Идея внутреннего убеждения в уголовном судопроизводстве Франции в свое время явилась западному миру в качестве политического идеала. Она собой представляла идею разумного средства достижения политических целей. В том случае, когда правовая идея выступает в качестве средства достижения политических целей, то она не имеет к праву никакого отношения. В свою очередь политизация уголовного судопроизводства посредством политических идей является действенным средством дезорганизации уголовнопроцессуальной деятельности. В этом смысле идея внутреннего убеждения в сфере уголовного судопроизводства является мечтой несбыточной и ложной, поскольку уголовный процесс представляет собой тот путь, посредством которого «применяется уголовное законодательство страны» [10, с. 4]. Таким образом, идею внутреннего убеждения трудно без оговорок отнести к разряду правовых идей. Она по своему предназначению изначально была сформирована в качестве одного из политических идеалов, способного своим потенциалом обеспечивать достижение политических целей и не более. Первоначально, сформулированная французской правовой (политической) мыслью, идея внутреннего убеждения никоим образом не могла позитивно повлиять на повышение эффективности и качества уголовно-процессуальной деятельности.

В качестве соответствующего политического идеала идея внутреннего убеждения была воспринята и реформой уголовного судопроизводства второй половины XIX в. Подобную восприимчивость судебной реформы мы объясняем нижеследующим. Образ мышления реформаторов того времени, а, следовательно, и их мыслительной деятельности был непосредственно связан с западноевропейской культурой.

На подобную связь указывают не только западные политологи, но и российские мыслители [8, с. 296-321]. Так, например, американский историк Ричард Уортман в книге «Сценарии власти» обращает внимание на то, что российское государствоведение в большинстве своем опиралось на чужеземные образцы политической власти. Вначале в качестве такого образца выступала Византия, затем Римская империя, а в последствии немецкая идеалистическая философия. Главное их предназначение заключалось в возможности правящей элите дистанцироваться от низших классов. Они позволяли подчеркивать политическое и культурное превосходство правителя. Проведение в исследованиях красной нитью чужеземных черт приводило «к положительной оценке, а отечественных - к нейтральной или отрицательной» [11, с. 20-21].

Воспитанные в духе пренебрежения собственной культурой судебные реформаторы девятнадцатого века выражали «в своих произведениях превосходство иноземных идей (образцов). Не осталась без подобного воздействия и уголовно-процессуальная наука» [1, с. 61]. В результате произошел окончательный разрыв между традициями и обычаями народонаселения России и способами управлениями в российском обществе посредством права, включая и ту его часть, которая относится к уголовно-процессуальному праву. Особенно ясно произошедший разрыв усматривается при сопоставлении с доктриной судебной реформы второй половины XIX в. и парадигмой судебных реформ, имевшими место в московский период русской истории. «У нас даже во время московского периода русской истории, - отмечает Вл. Случевский, - народный обычай не только не игнорировался со стороны усилившейся правительственной власти, но, напротив, власть считала его основным уголовно-процессуальным источником и требовала, чтобы правительственные судьи не оправляли юрисдикции своей без присутствия судных мужей и целовальников» [10, с. 4].

По нашему глубокому убеждению, одним из компонентов рассматриваемого разрыва выступила политический идеал внутреннего убеждения в уголовно-процессуальной сфере. По своей сути идея внутреннего убеждения к тому явлению, которое скрывается под термином «внутреннее», не имеет никакого отношения. Особенно в условиях воплощения в уголовном судопроизводстве доктрины «теории» улик, выступившей своеобразным «маяком» судебной реформы второй половины XIX в. Так называемое «внутреннее убеждение» является плодом западноевропейской науки. Будучи таковой, оно своим содержанием опирается на объективность и беспристрастность. «Посмотрите на науку, - пишет И.А. Ильин, - этот двигатель всей современной культуры. Здесь все построено на объективном наблюдении и бесстрастном анализе. Жизнь чувства, с его неустойчивостью и капризной субъективностью, внесла бы в науку только туман и пристрастие; и поэтому она должна быть здесь подавлена или, во всяком случае, устранена. Чем меньше «симпатии» и «антипатии», волнения и негодования, тем успешнее идет научное исследование. Ненависть и любовь только плодят научные ошибки» [7, с. 348].

Внутреннее убеждение было порождено научным мышлением. По этой причине оно структурно не могло иметь того, что не основывается на объективном наблюдении и бесстрастном анализе. Вследствие чего внутреннему убеждению, субъективному по своей природе, должны были быть приданы объективные свойства (признаки). Так сложились объективные (научные) предпосылки внутреннего убеждения в праве, и в уголовном судопроизводстве в частности.

Научная объективность в проведении внутреннего убеждения в уголовно-процессуальную сферу привело к тому, что был потерян сам смысл внутреннего убеждения. Ему было придано такое значение, которое ни к убеждению в целом, ни к внутреннему убеждению не имеет никакого отношения, поскольку мышление (в основном организованное по правилам классической логики) подавило (свернуло) чувственное познание (мышление). Само по себе подобное подавление является ситуационным явлением. Оно представляет собой определенную кульминацию неверного развития западноевропейской культуры со свойственным ему формальным (логическим) мышлением. «Под многовековым влиянием языческого, а потом католического Рима, - отмечает И. А. Ильин, - люди культивировали волю и мышление; они старались овладеть воображением, столь неосторожно проснувшимся в эпоху Возрождения, и подчинения его; и пренебрегали жизнью чувства, во всей его благодатной глубине, свободе и силе. От всего чувственного осталась одна чувственность...» [7, с. 350]. От себя добавим: от убеждения осталась одна внутренняя убежденность. В результате, смысл внутреннего убеждения был заменен объективной и беспристрастной внутренней убежденностью.

Перевод чувствования в чувствительность означает эмоциональную крайность, которая не имеет ничего общего с чувствами. «Под чувствительностью надо понимать, - пишет J1.C. Выготский, - такие формы эмоциональных реакций, когда эмоция не связывается ни с каким действием и вся без остатка разрешается в тех внутренних реакциях, которые её сопровождают. Джеймс, - продолжает J1.C. Выготский, - в качестве примера ложного чувства называет русских сентиментальных барынь, которые плачут в театре на представлении какой-либо чувствительной драмы и которым не приходит на ум, что их кучера в сорокаградусный мороз мерзнут на улице. Насколько эмоция могущественна и важна, - заключает J1.C. Выготский, - настолько сентимент бесплоден и ничтожен» [4, с. 130].

Наделение явления, в нашем случае внутреннего убеждения, свойствами, никогда ему не принадлежащими, говорит об инструментальной ущербности, сформулированного в правовой науке понятия «внутреннего убеждения». Оно стало плодом бессердечной (больной) западноевропейской культуры (науки) и было рассчитано на функционирования в условиях социологического закона, сформулированного английским философом Гоббсом: «человек человеку - волк». В таком обществе нет места интеграции (координации) человеческой деятельности, в том числе и в той её части, которая относится к уго- ловно-процессуальной деятельности. В этом обществе отсутствует основанное на нравственности и духовности доверие, как неотъемлемое свойство внутреннего убеждения в уголовном судопроизводстве.

В таком обществе отношения между людьми строятся, исходя не из доверия, а из недоверия. В этой связи положение в качестве одной из основ уголовно-процессуальной деятельности, сформулированной западноевропейскою мыслью политико-правовой идеи внутреннего убеждения, является, по крайней мере, наивным заблуждением. В этом смысле идея внутреннего убеждения ни к деятельности вообще, ни к уголовно-процессуальной деятельности в частности не имеет никакого отношения. Она, будучи плодом всемогущего человеческого разума, способствует только тому, чтобы люди друг другу были соперниками и конкурентами. Образно выражаясь словами И.А. Ильина: «...и каждый опасается чужого недоброжелательного ока и осуждающего разговора. Они заботятся друг о друге лишь в меру ожидаемой от другого имущественной или служебной пользы, или в меру своего тщеславия, или еще - в меру чувственного влечения. А использованного человека «списывают со счета» и при первом удобном случае предают. И делают это совершенно сознательно и довольно» [7, с. 351].

Скажем так: культивирование всемогущества разума, осуществление многочисленных, но бессмысленных поклонов в его сторону означает не что иное, как культивирование мещанского образа мышления, мещанской модели взаимоотношений между многочисленными участниками в уголовно-процессуальной сфере. Отсюда вполне правомерно суждение о том, что внутреннее убеждение является плодом культа всемогущего разума, поклонения ему. По этой причине внутреннее убеждение в уголовно-процессуальной сфере является одним из своеобразных каналов бессмысленного поклонения разуму, культивирования мещанского образа мышления, мещанского образа понимания и взаимоотношений людей.

Бесконечное культивирование разума в сфере уголовного судопроизводства, основанного сугубо на логике и интеллекте, привело к логизированию и интеллектуализированию уголовно-процессуальной деятельности. В результате в уголовно-процессуальной сфере произошло «засушение» всего чувственного, которое делалось неотъемлемой чертой уголовно-процессуальной деятельности, воспринявшей объективное и беспристрастное внутреннее убеждение. У должностного лица, осуществляющего оценку доказательств в уголовно- процессуальной сфере, формируется обывательский и мещанский образ мышления и понимания. Суть этих образов J1.C. Выготский характеризует так: «...все до такой степени автоматизировалось, его единичные впечатления до того соединились с понятиями, что жизнь протекает мирно, не зацепляя и не задевая его психики, и в отношении эмоциональном эта безрадостная и беспечальная жизнь без ярких потрясений, но и без больших радостей создает основу для того мелкого калибр чувств, который в русском литературном языке давно получил название обывательщины и мещанства»[4, с. 128].

Обывательство и мещанство в мышлении и понимании должностных лиц, осуществляющих производство по уголовному делу, является следствием многих причин. Однако главной из них является потеря потенциалом уголовно-процессуальной деятельности своих духовно-нравственных оснований, утратой взаимосвязи и взаимообусловленности с историческим и культурным наследием российского народа. Многочисленные же поклоны со стороны некоторой части как зарубежных, так и российских процессуалистов и законодателя в сторону внутреннего убеждения за собой не влекут автоматического восприятия им духовно-нравственных начал, а также исторического и культурного наследия российской общности.

Внутреннее убеждение в том виде, в котором оно стало одним из атрибутов так называемой «современной эпохи» уголовного судопроизводства, является плодом и увлеченностью в мировосприятии и миропонимании ресурсами разума и интеллекта. В результате в уголовно-процессуальной науке сформировалось объективистское миропонимание. Искусственно поддерживаемое и пропагандируемое, оно стало объектом веры, в силу чего оно было интуитивно наделено свойствами, не имеющими общего с тем, что вкладывалось в смысл убеждения, например, в христианской религии.

В отличие от христианской религии, где на веру принимаются не объяснимые с позиции человеческого мышления (сознания) метафизические явления, обрамленных весьма емким словосочетанием «христианская вера», в правовой науке, включая и ту её часть, которое имеет дело с уголовно-процессуальной наукой, на место Бога было поставлено внутренне убеждение в качестве внешнего объекта. Однако у христианской веры нет внешнего объекта. «В нашем подходе к вере, - пишет православный священник Георгий Завершинский, - необходимо сразу увидеть отсутствие внешнего объекта веры. Мы не рассматриваем и не анализируем адресат нашей веры, но безотчетно предаем себя ему так, что наша жизнь без него становится неполной. Анализ его как объекта, на который направлена наша вера, может привести к утрате подлинности состояния веры. Вера как доверие, верность и преданность тогда подменяется синтезом некоего объекта с теми характеристиками, которые мы ему задаем. При этом уходит самое главное - реальность отношения веры, на место чего заступает понятность, предсказуемость и, к сожалению, неподлинность веры в некий синтетический объект, который был соотворен нашим сознанием» [5, с. 30- 31].

Внутреннее убеждение в уголовном судопроизводстве объективировано. Его значение в западноевропейских философских и правовых учениях было определено в качестве антипода религиозного убеждения. Вследствие чего знание о внутреннем убеждении сформировалось без опоры на основания религиозного убеждения. С позиции православной традиции подобное формирование внутреннего убеждения в праве (уголовно-процессуальной сфере) означает продолжение адамова грехопадения, способного принести многие скорби человечеству, включая и в той его части, в которой оно связано с уголовным судопроизводством.

Список литературы

1 .Агутин А.В., Агутина Н.В. Теоретические и нравственные основания принципов в современном отечественном уголовном судопроизводстве: монография. М., 2009.

Алексеев Н.Н. Основы философии права // Теория государства и права: хрестоматия: В 2. Т. 1 Государство / авт.-сост. М.Н. Марченко. М., 2004.

Бохан В.Ф. Формирование убеждения суда. Минск, 1973. С. 40-41.

Выготский Л.С. Педагогическая психология / под ред. В.В. Давыдова. М., 2008.

Завершинский Г. Природа веры. Клин, 2008.

Зиновьев А.А. Запад: избранные сочинения / вступ. ст. Г.В. Осипова; сост. Ю.Н. Солодухина. М., 2008.

Ильин И.А. Религиозный смысл философии. М., 2003.

Ильин И.А. Философия Гегеля как учение о конкретности Бога и человека. СПб., 1994.

Кондрат И. Уголовная политика государства и нормативное правовое регулирование уголовно-правовых отношений: монография. М., 2014.

Случевский Вл. Учебник русского уголовного процесса. Судоустройство - судопроизводство. Изд. 4-е., доп. и испр. СПб., 1913.

Уортман Р.С. Сценарии власти. Мифы и церемонии русской монархии: материалы и исследования по истории русской культуры. Вып. 8. М., 2002. Т. 1: От Петра Великого до смерти Николая I.

Фуко М. Ненормальные: курс лекций, прочитанных в Коллеж де Франс в 1974-1975 году. / пер. с фр. А.В. Шестакова. СПб., 2004.

Количество показов: 945