Социализация права как фактор влияния на развитие законодательства о вещных правах

В настоящее время на социализацию частного права и законодательства как тенденцию их развития неоднократно обращалось внимание в научной литературе1. В странах развитых правопорядков с социализацией законодательства связывается появление различных социально ориентированных организационно-правовых форм юридических лиц (итальянских социальных кооперативов, британских компаний общественных интересов)2, ограничение свободы договора в пределах его социальной функции3, социальная функция права собственности и его ограничения4. Вместе с тем представляется, что, несмотря на очевидность интеграционного процесса социализации права в условиях формирования правовой модели социального государства, декларируемой статьей 7 Конституции РФ, влияние данного фактора недостаточно учитывается при совершенствовании гражданско-правового законодательства о вещных правах.

Обоснование выдвинутого тезиса следует начать с определения понятия «социализация права». По мнению В.Ф. Яковлева и Э.В. Талапиной,

тенденция развития права и законодательства в направлении его социализации обуславливается глобальными изменениями в современном мире и «приводит к нарастанию комплексности в праве»5. Данная закономерность отражается на подвижности границ публичного и частного права путем взаимопроникновения публично-правовых элементов в отрасли частного права и наоборот6. В качестве новых тенденций в правовом регулировании экономики обращается внимание на характерные для публичного и частного права процессы:

1. «публицизацию» частного права (проникновение публичного права в область частного, в результате которого в частном праве образуется больше императивных норм) и
2. «цивилизацию», или «приватизацию» публичного права (усиливающееся регулирование нормами частного права отношений с участием властных субъектов)7.

Поддерживая отмеченную тенденцию публицизации частного права как закономерного процесса обеспечения социально-имущественных потребностей граждан государством, позиционирующим себя социальным и правовым, Э. В. Талапина считает: «То, что в частном праве становится все больше императивных норм, – результат социализации права»1. Д.Е. Богданов полагает: «Именно императивные установления государства являются правовыми средствами социализации»2. Е.В. Богданов отмечает то, что

«социализация законодательства осуществляется посредством публичных норм гражданского законодательства, т.е. посредством его публицизации. Однако публицизация ограничивается установлением публичных начал, в то время как социализация означает направленность законодательства на улучшение социально-экономического положения граждан России»3. Таким образом, под социализацией права следует понимать нацеленность правового инструментария на обеспечение социальной защищенности граждан и их объединений.

Думается, что теоретической основой для появления дефиниции «социализация права» послужили теории «социальной солидарности», «солидаризма» в праве французских ученых Огюста Конта, Эмиля Дюркгейма и Леона Дюги, ставшие впоследствии основой социальной политики не только Франции, но и различных стран мира, взявших ориентир на построение социального и правового государства.

Идеологи французского Просвещения Франсуа Вольтер, Шарль Монтескье, Жан-Жак Руссо идеализировали свободу личности и частной собственности. В их концепциях правового государства охрана социально-экономических прав граждан не входила в число государственных задач, а считалась сугубо личным делом4. Такой

индивидуализм не выдерживает, считал Дюги,

соревнования со временем. По его мнению, рост государственной собственности, разрастание деятельности акционерных многотысячных обществ и т. п. – все это неумолимо свидетельствует о социализации права5. В основе социализации – представление о том, что всякий существует не

сам по себе, а должен «выполнять в обществе какую-либо функцию, должен удовлетворять какую-либо нужду»6.

В развитие этой идеи формулируется и представление ученого о праве собственности. Особое значение и известность приобрела идея Л. Дюги о том, что собственность представляет собой социальную функцию7. В обновленном обществе

«индивидуальная собственность» перестает быть правом индивида и становится социальной функцией8. То есть, по мнению Л. Дюги, собственность – не право, а социальная обязанность. Государство, контролируя, налагает руку на собственность, которая должна выполнять социальную функцию. Л. Дюги отмечал, что в этом процессе собственность социализируется, перестает быть абсолютным правом и трансформируется для собственника в социальный долг. В этом и заключается, по мнению Л. Дюги, социальная реформа общества, государства и права9. Отмечается, что в результате социальных реформ социализируется и государство, и право10.

В настоящее время Л. Дюги реализованы в ряде стран развитых правопорядков. В отличие от России, лишь декларирующей приверженность к концепции социального государства, упоминание о социальной функции собственности в различных формулировках закреплено Конституциями Бразилии, Венесуэлы, Германии, Ирландии, Испании, Македонии, Румынии, Саудовской Аравии и других стран. Во всем мире это положение рассматривается в качестве конституционной основы возможности ограничения права собственности11 в социально ориентированном государстве.

В развитие идеи социально-правового государства часть 2 ст. 14 Основного закона ФРГ 1949 г. фиксирует положение: «Собственность обязывает». В конституциях ряда стран данная формулировка также нашла отображение. В ч. 1 ст. 17 Конституции Греции подтверждается, что

«право собственности… не может … осуществляться в ущерб общественным интересам»12.

Подобное положение закреплено и в ст. 315 ГК Украины. А Конституция Испании 1978 г. прямо указывает: «Социальная функция права собственности ограничивает его содержание в соответствии с законом» (ч. 2 ст. 33)1. В этих положениях отражен процесс перехода от принципа неограниченного абсолютного права собственности, сформировавшегося еще в римском классическом античном праве, к ограниченному праву собственности в развитие концепции социальной функции собственности Л. Дюги. По мнению Е.В. Богданова, заслуга влияния научных взглядов Леона Дюги на развитие гражданского права состоит в том, что «процесс эволюции гражданского права в направлении учета интересов всего общества перед интересами индивида Л. Дюги называл социализацией гражданского права»2.

К сожалению, идея о социальной функции права собственности не нашла отображения ни в действующей редакции Гражданского кодекса Российской Федерации, ни в Концепции развития гражданского законодательства о вещных правах (далее – Концепция)3, т.к. современное российское гражданское законодательство нацелено на обеспечение либеральной, а не социальной модели рыночной экономики. Вместе с тем некоторые

«робкие» элементы социализации вещных прав при углубленном анализе все же просматриваются. В Проекте ФЗ №47538-6 «О внесении изменений в части первую, вторую, третью и четвертую Гражданского кодекса Российской Федерации, а также в отдельные законодательные акты Российской Федерации4» предлагается узаконить правовую конструкцию социального узуфрукта, предназначенного для исполнения алиментных обязательств (п. 3 ст. 302).

Ранее российское законодательство не использовало термин «узуфрукт». Однако регламентируемые права пользования жилыми помещениями, отказа получателями (легатариями) (ст.

33 Жилищного кодекса Российской Федерации (далее – ЖК РФ)) и права пользования жилым помещением на основании договора пожизненного содержания с иждивением (пожизненного проживания) (ст. 34 ЖК РФ) в монографических исследованиях обоснованно рассматриваются как разновидности узуфрукта5. Необходимость легализации данного правового средства обосновывалась еще в Концепции, где социальный (семейный) узуфрукт рассматривался в качестве разновидности права личного пользовладения

и предусматривался «в целях обеспечения некоторых социально значимых интересов лиц, имеющих, в силу своего положения и личностных характеристик, право на получение известного содержания от других лиц: супруги, несовершеннолетние, престарелые родители, нетрудоспособные иждивенцы и т.п.» (п. 2.18 Концепции).

Достоинства и недостатки правовой модели социального (семейного) узуфрукта путем анализа положения Концепции нами ранее уже рассматривались6. В качестве одного из главных

недостатков обращалось внимание на то, что разработчики Концепции в большей степени были нацелены на защиту права собственника, а не пользовладельца (узуфруктария), нуждающегося в пожизненном содержании с иждивением. На наш взгляд, в условиях социализации права и законодательства такой подход неправомерен, т.к. социально защищенной в большей степени должна быть слабая сторона, а не собственник. Следовательно, предлагаемая Концепцией модель социального (семейного) узуфрукта нуждалась в корректировке с учетом тенденции социализации права.

В первой редакции Проекта Федерального закона №47538-6 в главе 20 «Право личного пользовладения (узуфрукт)» правовая конструкция социального пользовладения предлагалась в более ограниченном, чем в Концепции варианте. Социальное пользовладение рекомендовано установить «исключительно в пользу лиц, проживающих совместно с собственником жилого помещения и имеющих в соответствии с семейным законодательством право на получение алиментов от этого собственника» (п. 2 ст. 302). В Проекте Федерального закона №47538-6, подготовленном ко второму чтению вместо того, чтобы подкорректировать законодательство, конструкция социального узуфрукта не предусматривалась, что вызывает недоумение.

Вместе с тем, по нашему мнению, сфера действия социального узуфрукта может быть расширена с учетом анализа зарубежного опыта правоприменения норм об узуфрукте. Так, например, в соответствии со ст. 384 Французского Гражданского кодекса в силу закона родителям принадлежит узуфрукт на имущество их несовершеннолетних детей до достижения ребенком возраста 18 лет, а переживший супруг в соответствии со ст. 767 Французского ГК получает узуфрукт на долю имущества умершего супруга. Думается, что и в российском законодательстве могут быть расширены субъектный и объектный состав социального пользовладения.

Несмотря на ограниченный характер социального пользовладения и направленность данной конструкции на защиту собственника, а не узуфруктария (пользовладельца), мы положительно оцениваем потенциальную возможность появления этого социально ориентированного инструмента, нацеленного на регламентацию отношений с участием лиц, находящихся в трудной жизненной ситуации, т.к. это единственное правовое средство в обновляемом гражданском законодательстве о вещных правах, построенное с учетом тенденции социализации права.

Вместе с тем в целях совершенствования законодательства о вещных правах, полагаем необходимым переориентировать направленность данного инструмента на защиту прав лица, находящегося в трудной жизненной ситуации (пользовладельца), а не собственника. В связи с этим предлагается скорректировать статьи главы 20

«Право личного пользовладения (узуфрукт)» следующим образом:

1. Исключить п. 3 ст. 302, согласно которому риск случайной гибели или случайной порчи вещи несет пользовладелец. Следует привести статью в соответствие с мировой практикой, основанной на римско-правовой традиции, где риск случайной гибели вещи возлагался на собственника.
2. Предусмотреть норму, согласно которой социальный пользовладелец вправе с согласия собственника улучшать вещь и требовать от него соразмерного возмещения расходов, направленных на улучшение вещи, ее ремонт или восстановление (невозможность чего закреплена в п. 2 ст. 302).
3. Императивно запретить оборот жилых помещений, обремененных социальным пользовладением, возможность которого допускается в п. 2 ст. 302.

Данная корректировка правовой модели социального пользовладения, на наш взгляд, в большей степени обеспечит социальную защищенность не собственника жилого помещения, а лица, имеющего право на получение алиментов от собственника, что будет соответствовать современной тенденции социализации права.

Количество показов: 1945